Мотриль побледнел. Это последнее препятствие, казалось бы слабое, уничтожало все плоды убийства: простое упрямство ребенка связывает по рукам и ногам здорового мужчину, который, идя вперед, способен увлечь за собой целый мир.

Он понял, что настаивать дальше не имеет смысла. Он и так предавался сизифову труду: [187] вкатывал камень на вершину горы, но тот снова скатывался вниз. У Мотриля больше не было ни времени, ни сил, чтобы начать все сначала.

– Дочь моя, вы будете поступать как вам угодно, – сказал он. – Единственный закон для меня – это ваша польза, как ее истолковываете вы, ваше сердце и ваш каприз. Если вы этого желаете, то и я хочу того же… Я прекрасно понимаю, что ваше признание лишит меня головы, ибо мне всегда приходилось утверждать, что вы невинны и чисты, я никогда не допускал, чтобы возникали какие-либо подозрения насчет вас… Так что вашу вину, то есть ваше счастье, я оплачу своей головой… Так велит Аллах, да исполнится его воля!

– Но я же не способна лгать, – сказала Аисса. – Кстати, почему вы должны позволять королю говорить со мной? Удалите его… Это легко, ведь вы можете перевезти меня в укромное место, одним словом, спрятать меня… Мое здоровье, моя рана – это веская причина. В этом вам хорошо поможет само мое состояние… Но лгать! О нет, ни за что! И никогда я не отрекусь от Аженора!

Мотриль тщетно пытался скрыть радость, которую породили в его душе слова Аиссы. Уехать вместе с Аиссой, на время избавить ее от вопросов дона Педро, тем самым ослабив его гнев и ненависть, его горе и память о Марии… Выиграть месяц означало добиться всего, и этот шанс на спасение предлагала ему сама Аисса. Мотриль горячо за него ухватился.

– Если вы желаете, дочь моя, то мы уедем, – сказал он. – Надеюсь, вы не питаете отвращения к замку Монтель, комендантом которого король меня назначил.

– Для меня отвратительно лишь присутствие дона Педро. Я поеду туда, куда вам будет угодно.

Мотриль поцеловал руку и подол платья Аиссы; потом, нежно взяв ее на руки, перенес в соседнюю комнату. Он распорядился убрать тело доньи Марии и, призвав двух мавританок, в преданности которых не сомневался, приставил их ухаживать за раненой девушкой, заставив поклясться жизнью, что они не будут разговаривать с Аиссой и никого к ней не допустят.

Уладив таким образом все дела, он, приведя в порядок свои мысли и напустив на себя озабоченность, отправился к королю.

Дону Педро пришло из города много писем. В них сообщалось, что в окрестностях появились посланцы из Бретани и Англии, что ходят слухи о готовящейся войне, что принц Уэльский окружил новую столицу железным кольцом, чтобы, грозя наступлением своей непобедимой армии, заставить дона Педро выплатить военные расходы и превратить его признательность в звонкую монету.

Эти новости опечалили дона Педро, но не обескуражили. Он велел послать за Мотрилем, который вошел в королевский покой в ту самую минуту, когда король отдал этот приказ.

– Ну как Аисса? – с тревогой осведомился дон Педро.

– Мой господин, рана ее опасна и глубока… Мы не спасем эту жертву.

– Еще одно несчастье! – воскликнул дон Педро. – О, это уж слишком… Потерять донью Марию, которая страстно меня любила, лишиться Аиссы, которую я люблю до безумия, возобновить жестокую, беспощадную войну – это слишком много, Мотриль, этого не вынесет сердце одного человека.

И дон Педро показал своему министру донесения, пришедшие от градоначальника Бургоса и из соседних городов.

– Мой король, необходимо на время забыть о любви, – сказал Мотриль, – надо готовиться к войне.

– Казна пуста.

– Подати наполнят ее… Подпишите указ о подати, которую я у вас просил.

– Надо будет сделать это… Могу ли я увидеть Аиссу?

– Аисса слаба, как цветок над пропастью. Даже легкий ветерок может унести ее в бездну смерти.

– Она заговорила?

– Да, господин.

– И что сказала?

– Несколько слов, которые все объясняют. Видимо, донья Мария хотела заставить Аиссу опозорить себя ложным признанием, чтобы погубить ее репутацию в ваших глазах. Отважное дитя отказалось, и ревнивая донья Мария ударила ее кинжалом.

– Аисса рассказала это?

– Она это повторит, как только окрепнет… хотя я очень боюсь, что в этом мире мы больше не услышим ее голос.

– О Боже! – простонал король.

– Ее может спасти лишь одно средство… Есть такое предание в моей стране: раненому обещана жизнь, если он в туманную ночь новолуния приложит к ране волшебную траву.

– Надо достать эту траву, – прошептал король с исступлением суеверного влюбленного.

– Эта трава в здешних краях не растет, ваша светлость… Я встречал ее только в Монтеле…

– В Монтеле? Пошли человека в Монтель, Мотриль.

– Я не сказал, господин, что эту траву надо прикладывать к ране, пока она на корню… Уверяю вас, это превосходное средство! Я увез бы Аиссу в Монтель, но не знаю, выдержит ли она дорогу.

– Ее понесут так же осторожно, как несет себя птица, когда парит в воздухе, расправив оба крыла, – сказал дон Педро. – Пусть она уезжает, Мотриль, пусть уезжает, а ты останешься со мной.

– Только я, господин, могу произнести волшебное заклинание во время обряда.

– Значит, я останусь один.

– Нет, господин, ведь как только Аисса поправится, вы приедете в Монтель и останетесь с нею.

– Да, Мотриль, верно, ты прав… Я больше не расстанусь с ней и буду счастлив… Ну, а как быть с телом доньи Марии? Надеюсь, ей воздадут королевские почести.

– Я слышал, господин, – сказал Мотриль, – что ваша вера запрещает хоронить самоубийцу на кладбище. Посему необходимо, чтобы церковь не узнала о самоубийстве доньи Марии.

– Об этом не должен знать никто, Мотриль.

– А как же слуги…

– Я объявлю при дворе, что донья Мария умерла от лихорадки, и, если я скажу так, никто и возражать не посмеет…

«Слепец, слепец! Безумец!» – подумал Мотриль.

– Решено, Мотриль, ты едешь с Аиссой, – сказал дон Педро.

– Сегодня же, мой господин.

– А я позабочусь о похоронах доньи Марии, подпишу указ о подати, обращусь с манифестом к моей армии, к моему дворянству… я предотвращу грозу.

«А я укроюсь в надежном месте!» – подумал Мотриль.

XIII. Каким образом Аженор узнал о том, что приехал слишком поздно

Оставив солдат и офицеров, этих влюбленных в войну, погруженными в обсуждение различных замыслов, планов боевых действий, тонкостей воинского искусства, Аженор продолжал стремиться к цели, которая заключалась в том, чтобы найти Аиссу, свое бесценное сокровище.

Любовь у Аженора стала одерживать верх над честолюбием, даже над воинским долгом, потому что молодой человек, спеша попасть в Испанию, чтобы получить известия об Аиссе, страдал оттого, что выкуп, который в минуту геройской гордыни коннетабль назначил за себя, повезли в Бордо посланцы короля Франции и люди графа де Лаваля.

И поскольку страницы об этом не будет хватать в нашем рассказе – ведь ее недостает в жизни Аженора, – мы заполним ее историческими фактами; и посему вынуждены в нескольких словах сообщить, что Гиень ужаснулась в тот день, когда неизменно великодушный принц Уэльский отпустил из Бордо пленника, выкупленного за золото всей Франции.

Первым делом Бертран быстро примчался в Париж благодарить короля. Остальное мы с вами увидим, если еще об этом не знаем. Что касается коннетабля, то отныне мы выступаем как его подлинные и беспристрастные историки.

Итак, Аженор и его верный Мюзарон, делая большие переходы, направлялись в замок, где дон Педро надеялся овладеть Аиссой.

Аженор понимал, что надо торопиться. Он слишком хорошо знал дона Педро и Мотриля, чтобы тешить себя иллюзиями.

«Как знать, не пошла ли донья Мария из слабости или из страха на сделку с совестью, – спрашивал себя Аженор, – не показался ли ей более выгодным союз с мавром Мотрилем, чем угроза разрыва с доном Педро; что если фаворитка, разыгрывая из себя снисходительную супругу, закрывает глаза на прихоть своего царственного любовника?»