– А разве сам Каверлэ не мог ошибиться? В битве при Наваррете я тоже сменил доспехи, и разве с помощью преданного рыцаря дон Педро не мог сделать то же самое? – спросил дон Энрике.

Ответ короля встретил всеобщее одобрение. Аженору опять ничего не удалось добиться.

– Надеюсь, я убедил вас? – любезно спросил король.

– Нет, сир, не убедили – робко возразил Аженор, – хотя мне нечего ответить на мудрые замечания вашего величества.

– Надо уметь убеждать, сир де Молеон, да, надо.

– Я постараюсь научиться, – ответил молодой человек с плохо скрываемой горечью.

Наш нежный любовник оказался в отчаянном положении. Дон Педро, доведенный до крайности – он теперь не остановился бы ни перед чем, – находился в замке, рядом с Аиссой. Разве бесчестный король, предвидя скорую гибель, не попытался бы перед агонией вкусить последнее наслаждение, разве он оставил бы невинной девушку, верную другому, а не овладел бы ею силой?

И разве Мотриль, творец гнусных интриг, не был способен на все, чтобы вынудить короля сделать еще один шаг в своей кровавой и честолюбивой политике?

Поэтому Аженор был вне себя от гнева и горя. Он понял, что, храня и дальше свою тайну, рискует тем, что дон Энрике, коннетабль, армия уйдут, и тогда дону Педро, намного, кстати превосходящему умом и воинскими талантами привередливых офицеров, которым поручат охранять Монтель, удастся бежать из замка после того, как он принесет Аиссу в жертву прихоти своей царственной скуки.

Аженор мгновенно принял решение и попросил у короля аудиенции с глазу на глаз.

– Ваша светлость, я хочу сообщить вам, почему дон Педро, вопреки всякой очевидности, укрылся в замке Монтель. Я хранил эту личную тайну, но теперь обязан ее раскрыть во имя вашей славы. Дон Педро страстно любит Аиссу, дочь Мотриля. Он хочет взять ее в жены. Именно поэтому он допустил, чтобы Мотриль убил донью Марию де Падилья, так же как раньше он ради Марии приказал убить госпожу Бланку Бурбонскую.

– Вот как?! – удивился король. – Значит Аисса в Монтеле?

– Она в замке, – ответил Аженор.

– И в этом вы уверены не больше, чем в том, что в замке дон Педро, мой друг?

– Я уверен, что Аисса в замке, ваша светлость, ведь влюбленный всегда знает, где находится его обожаемая возлюбленная.

– Вы любите Аиссу, мавританку?

– Я также страстно люблю ее, ваша светлость, как и дон Педро, с той лишь разницей, что ради меня Аисса станет христианкой, но убьет себя, если дон Педро захочет овладеть ею.

Аженор побледнел, произнося эти слова; хотя несчастный рыцарь не верил в это, но сия мысль приводила его в отчаяние. Впрочем, даже если бы Аисса покончила с собой, не желая быть обесчещенной, она все равно была бы навсегда потеряна для него.

Признание Молеона повергло дона Энрике в глубокое недоумение.

– Это веская причина, – тихо сказал он. – Но расскажите мне, как вы узнали, что Аисса в Монтеле.

Аженор рассказал во всех подробностях о смерти Хафиза и ранении Аиссы.

– Ну и что вы намерены предпринять? – спросил король.

– У меня есть план, ваша светлость, и, если ваше величество пожелает оказать мне помощь, я через неделю доставлю вам дона Педро, и это так же верно, как только что доставленные вам надежные сведения.

Король призвал коннетабля, которому Аженор слово в слово повторил свой рассказ.

– Я не слишком верю, что столь коварный, столь жестокий монарх даст поймать себя на любви к женщине, – возразил коннетабль, – но я дал сиру де Молеону слово помочь ему в случае необходимости, и я сдержу его.

– Тогда не снимайте с крепости осаду, – попросил Аженор, – прикажите обнести ее рвом, из выкопанной земли возвести укрепление, которое будет служить укрытием не солдатам, а бдительным, опытным командирам.

Я с моим оруженосцем укроюсь в одном известном нам месте, откуда можно слышать каждый шорох в крепости. Дон Педро, увидев сильную армию осаждающих, поверит, что нам известно о его приезде в Монтель, и будет держаться настороже: ведь недоверчивость – это спасение для такого искушенного и опасного человека. Отведите все ваши войска в Толедо, оставив у насыпного вала лишь две тысячи солдат, их вполне достаточно, чтобы держать замок в осаде и отражать вылазки.

Когда дон Педро поверит, что мы несем стражу кое-как, он предпримет попытку выбраться из замка, о чем я дам вам знать.

Едва Аженор успел изложить свой план, сумев привлечь внимание короля, как слуги доложили, что от управителя замка Монтель к коннетаблю прибыл парламентер.

– Приведите его сюда, и пусть он выскажется здесь, – сказал коннетабль. Парламентером был испанский рыцарь по имени Родриго де Санатриас. Он сообщил коннетаблю, что гарнизон Монтеля с тревогой наблюдает, как у стен замка развертываются крупные воинские силы, и сказал, что триста солдат и один офицер, осажденные в крепости, не желают дальше продолжать борьбу, ибо у них не осталось больше надежды после отъезда и поражения дона Педро…

Услышав эти слова, коннетабль и король посмотрели на Аженора, как бы говоря ему: «Вот видите, в замке его нет».

– Значит, вы намерены сдаться? – спросил коннетабль.

– Да, мессир, но мы, будучи людьми честными, намерены это сделать спустя некоторое время, ибо не хотим, чтобы дон Педро, когда он вернется, обвинил нас, будто мы его предали без сопротивления.

– Но говорят, что король в замке, – заметил дон Энрике.

Испанец улыбнулся.

– Король очень далеко, – ответил он, – и зачем ему приезжать сюда, где людям, вроде нас, обложенным вами со всех сторон, остается лишь один выбор – погибнуть от голода или просить пощады.

Коннетабль и король снова посмотрели на Аженора.

– Чего именно вы просите? – спросил Дюгеклен. – Изложите ваши условия.

– Мы просим десятидневной передышки, чтобы дать дону Педро время придти нам на помощь, – ответил офицер. – По истечении этого срока мы сдадимся.

– Послушайте, вы положительно утверждаете, что дона Педро нет в крепости? – спросил король.

– Я утверждаю это, ваше величество, иначе мы не просили бы у вас разрешения покинуть замок. Ведь если мы выйдем из крепости, вы увидите всех нас, а значит, опознаете короля. Если мы солжем, вы накажете нас. И если вы возьмете в плен короля, то вы, вероятно, не пощадите его?

Последняя фраза была вопросом, на который коннетабль не дал ответа. Энрике де Трастамаре хватило самообладания погасить кровожадный блеск, который зажгло в его глазах предположение о захвате дона Педро.

– Мы предоставляем вам передышку, но никто не должен покидать замок, – сказал коннетабль.

– Но как быть с продовольствием, сеньор? – спросил офицер.

– Мы будем снабжать вас припасами и заходить к вам, но никто из вас не должен покидать замок.

– Но это не совсем обычное перемирие, – смущенно возразил офицер.

– Зачем вам выходить из крепости? Чтобы бежать? – спросил коннетабль. – Но ведь через десять дней мы вам всем даруем жизнь.

– Я согласен и принимаю ваши условия, – ответил офицер. – Ручаетесь ли вы вашим словом, мессир?

– Позволите ли вы, ваша светлость, дать слово? – спросил Бертран у короля Энрике.

– Позволяю, коннетабль.

– Я даю слово, что предоставляю вам десять дней перемирия и гарантирую жизнь всему гарнизону, – объявил Дюгеклен.

– Всему? – спросил офицер.

– Разумеется! – воскликнул Молеон. – Исключений быть не может, поскольку вы сами утверждаете, что дона Педро в крепости нет.

Это восклицание вырвалось у молодого человека вопреки почтению, которое он обязан был оказывать обоим главнокомандующим, но он радовался тому, что напомнил о доне Педро, ибо явная бледность, словно облако, покрыла лицо дона Родриго де Санатриаса.

Парламентер откланялся и удалился.

– Теперь вы убеждены, мой юный упрямец и несчастный любовник? – спросил король, когда дон Родриго ушел.

– Да, сир, я убежден, что дон Педро в Монтеле и что через неделю он будет в ваших руках! – ответил Аженор.

– Ну и ну! – воскликнул король. – Какое упрямство!